Новости

Незадолго до того, как Адольф Гитлер вероломно напал на Советскую Россию, германский консул в Москве говорил своему близкому другу: «Война с русскими была бы для нас огромной ошибкой. Хотя Москву можно взять за шесть недель, завоевать эту страну невозможно». Первое его утверждение оказалось ошибочным, правильность второго докажет время.

С тех пор как первые славянские князья создали ядро государства и завоевали независимость от татар — а позже защитили его от поляков, литовцев и шведов, русская стратегия в главном оставалась неизменной. По сути, она сводилась к глубинной обороне.

Автор нижеследующей статьи провел шесть месяцев в Советской России и только что вернулся оттуда. Его попросили подытожить свои впечатления от этой страны и ее многоликого народа. Вот эти впечатления.

При Полтаве шведского короля Карла XII разгромили традиционные союзники русских: время и пространство. Беспощадная атака, предпринятая Наполеоном, позволила ему взять Москву, но лишила его армии. «Безопасность России в руках ее армии», — говорил генерал Кутузов. Сохранив свои силы в неприкосновенности, он разбил Наполеона. По сути, ту же самую политику проводят Сталин и маршал Борис Шапошников. Ибо сказано: «Россия никогда не разбивает врага: она его глотает».

С учетом этого нетрудно понять, почему германский консул был прав, говоря, что нападать на эту громадную страну — безумие. Чуть труднее объяснить его второе предсказание. Понять иностранцу Россию, представляющую собой целый континент, пожалуй, сложнее, чем любую другую страну. Если это было справедливо во времена царей, то многократно справедливее сегодня. Замешательство только усиливается тем фактом, что советский режим придает огромное значение секретности и делает все возможное для того, чтобы показать гостю то, что хочет ему показать — необязательно то, что желает видеть гость.

По сути, именно это объясняет заблуждение такого опытного человека, как германский консул, который в течение почти двух лет русско-германской дружбы имел возможность пристально изучить Советский Союз изнутри. Именно поэтому для сегодняшних союзников Советского Союза характерно относительно слабое понимание русского народа и его системы правления.

Совершенно привычно — и в мирное время, и в военное — слышать, как два иностранных наблюдателя, которые столько всего видели в Советском Союзе и были свидетелями одних и тех же событий, делятся совершенно различными впечатлениями даже от фактов.

Немецкий консул сделал опрометчивое заявление о том, что Москва может быть взята за шесть недель, потому что не знал Россию и не знал Красную Армию. Он был не единственным, кто так жестоко ошибался. Один известный военный атташе заявил, что русская кампания займет от трех недель до трех месяцев и завершится победой немцев. А теперь ни для кого не секрет, что такую же ошибку совершил Генеральный штаб Соединенных Штатов.

Всякого рода ложная информация о Советском Союзе продолжает кружить по миру. Перед тем как отправиться в июле прошлого года в Россию, я провел много времени на Балканах и в оккупированной Европе, где господствовали два представления: либо Красная Армия представляет собой сборище необученных крестьян, не имеющих ни сапог, ни приличной формы, и которые не разбегаются только благодаря политрукам, либо Советский Союз — социальный рай и имеет сильнейшую в мире армию, которая молниеносно окажется в Берлине, как только настанет момент, когда она сможет проявить себя.

Разумеется, оба утверждения были сущей чепухой. Остается лишь надеяться на то, что в ходе нынешней войны англо-американские союзники приложат интеллектуальные усилия и в конечном итоге сумеют понять своего боевого товарища, а нынешнее непонимание уйдет в прошлое.

Хотя проложить путь к эпохе понимания между англо-американским миром и русским союзником — задача трудная и кропотливая, и это понимание должно быть основано на принятии образа жизни друг друга, будет справедливо сказать, что личные отношения между гражданами трех стран находятся на самом высоком уровне. Куда бы ни поехал автор за время своих поездок по Советскому Союзу, продолжавшихся почти полгода, везде его ожидали дружеский прием и учтивость радушных хозяев, которая, например, на банкетах с офицерами, прибывшими с фронта, всегда выражалась в тостах за президента Рузвельта и Соединенные Штаты.

Американские авиационные специалисты, обучавшие русских обращению с «Томагавками», стали закадычными друзьями своих русских учеников. Британского летчика, который, возвращаясь домой по московским улицам, помог в тушении пожара, вызванного авианалетом, восторженная толпа качала на руках. Восхищенный русский солдат приколол на его мундир собственную медаль ордена Ленина.

Прежде чем предпринять попытку показать калейдоскопический образ Советского Союза и его народа, я бы хотел поделиться впечатлением, полученным от путешествий по Кавказу, Центральной России, Поволжью и двух поездок на фронт, впечатлением, которое не только позволяет отчасти объяснить, почему мир имел столь ложное представление о сопротивлении Советского Союза, но и может послужить примером лучше питающемуся, лучше одевающемуся и живущему в лучших условиях населению Британии и Америки. Речь идет о постоянных подтверждениях выносливости и стойкости русских, которые отказались — пожалуй, не по собственному выбору, а по воле государства — но все же отказались от привилегий и радостей потребительских товаров ради создания мощных вооруженных сил и теперь работают как муравьи, дабы доказать ценность своей жертвы.

Сегодня в СССР не встретишь изнеженности. В самые тяжелые дни в Москве оставалось 2 000 000 жителей. Вторая половина покинула город после того, как правительство объявило об эвакуации, но предупредило те категории граждан, которые не подлежат призыву (такие как женщины и дети), что в случае переезда они не смогут рассчитывать на возвращение сразу после того, как снизится опасность.

Оставшиеся 2 000 000 в течение шести недель довольствовались похлебкой и куском хлеба. Хлеба в городе хватало до весны, но он распределялся строго по карточкам. Когда Москва готовилась к обороне, всех, кто не был занят в народном хозяйстве, вызвали на строительство укреплений вокруг столицы. Моей секретарше — 24-летней хрупкой девушке, обморозившей обе руки, было приказано явиться с киркой и лопатой под Тулу и взять с собой паек на два дня. Изнеженности здесь не терпели. Слова плаката «Все для фронта, все для победы» воспринимались буквально.

Впервые попав в Советский Союз в середине июля, я был впечатлен дефицитом потребительских товаров в Ленинакане, суетливом приграничном городе в Армении, — и это впечатление сохранялось у меня все время. Обычные магазины в провинции — будь то Ленинакан, Тифлис, Баку, Астрахань, Вязьма или Куйбышев (я посетил все эти города) — предлагают довольно скудный выбор одежды, радиоприемников, чемоданов, консервов, обуви или бумаги. На удивление много такого товара, как бюсты Ленина или Сталина или литографии на патриотическую тематику. Однажды я спросил одного русского приятеля о причинах такого положения вещей и заоблачных ценах, вызванных этим дефицитом. Вот что он сказал:

«Несколько лет назад, после того как советская система окончательно вписалась в мировую экономическую картину, в нашем бюджете образовался излишек порядка 3 500 000 рублей. У нас был выбор: либо потратить их на себя — ради собственного удобства — либо на армию и оборону. Мы выбрали последнее. Наша тяжелая промышленность всегда была заточена под потребности армии. Может быть, народу живется не так хорошо, как если бы у нас было еще десять лет непрерывного мира. Но у нас — перед лицом угрозы со стороны всех великих держав — не было выбора. Выбор стоял между пушками и маслом — задолго до того, как Геринг провозгласил этот принцип». Для того чтобы попытаться встроить в вышеизложенную картину впечатления иностранца, ранее никогда не бывшего в СССР и настроенного довольно непредвзято, пожалуй, целесообразно представить серию эпизодов, не вступая в дискуссию о достоинствах советской системы правления.

Одно из первых ощущений при общении с русскими — это всеобщее восхищение Наполеоном, связанное, вероятно, с тем, что он в свое время сумел взять Москву, — и убежденность в том, что Гитлер совершенно недостоин сравнений с этим завоевателем. Популярны бюсты, изображения и изречения Наполеона. Все это представляет собой соответствующий фон для комических плакатов, изображающих фюрера одетым в наполеоновскую треуголку, и таких карикатур, как та, на которой Гитлер накрывает статую французского предшественника со словами: «Не хочу иметь ничего общего с этой темной личностью».

Еще одно из моих первых впечатлений состояло в том, что кроме Советов пока еще никто на стороне союзников не создал хороших военных песен: такие западающие в душу мелодии, как «Типперери» и «Там, далеко!», появились в последнюю войну. Представьте себе хор великолепных славянских голосов — это батальон шагает по заснеженным и неосвещенным из соображений светомаскировки московским проспектам и поет на очень хорошую мелодию:

Э-гей, батарея, Греми веселее!

Взорвем мы фашистскую бронь.

Не будет пощады от наших снарядов.

За Родину, братья, огонь!

Пожалуй, из-за слабости перевода и отсутствия музыкального сопровождения это звучит не так впечатляюще, но, когда слышишь такие песни, кровь стынет в жилах.

Для вдумчивых русских эти песни — нечто большее, чем бодрящие марши.

За край родной,

Пилоты, в бой,

Где дым и гром

Царят кругом.

Свою страну любя,

Мы не щадим себя,

И наша честь —

Победа над врагом.

Или такой припев:

На заре, девчата, выходите

Комсомольский провожать отряд.

Вы без нас, девчата, не грустите —

Мы придем с победою назад.

Мы сознаем, как крепнет флот воздушный,

Наш первый в мире пролетарский флот.

Определенная наивность, несколько грубоватая форма выражения, в которую облечены многие из этих припевов, представляет собой одно из самых искренних свидетельств эмоциональной силы русских.

Если слова этих военных песен иностранцу с непривычки режут слух, то пусть он задумается о сотнях других аномалий, которые то и дело встречаешь в Советском Союзе.

Один мужчина — его жену мобилизовали во вспомогательные службы — умолял пустить его вместе с ней на польский фронт. А женщины играют большую роль в русской войне — как медсестры, телеграфистки, врачи и т.д. непосредственно на фронте. Я разговаривал с одной блондинкой, которая за последние четыре года убила двух человек: японца у озера Хасан и немца под Львовом. И с еще одной, трижды раненной. Я видел батальон женщин в форме с иголочки и винтовками со штыками за спиной, марширующий по московским улицам.

Думая о Советском Союзе, вспоминаешь странные, разрозненные эпизоды: как поезда трогаются с жутким грохотом и скрежетом, выбрасывая тебя со скамьи; непрекращающееся чаепитие в вагонах; странные шпионские истории, как, например, о немецком агенте, который сидел у дороги, изображая слепого русского нищего, и передавал информацию по радиостанции, спрятанной в аккордеон; поразительно интеллектуальные разговоры о немецкой и русской литературе, которые велись в московских бомбоубежищах, пока люфтваффе метало свои бомбы; тот факт, что для того чтобы сделать коронку, нужно купить золото у ювелира за 60 рублей и самостоятельно отнести его дантисту; тот факт, что Сталин — грузин по рождению — говорит по-русски с явным иностранным акцентом; то, что во всей мрачной военной Москве нет ни ночного клуба, ни джазового оркестра; злобный куйбышевский кот, который в метель охотится на собак; поразительный талант русских в области камуфляжа; популярность Гека Финна и Том Сойера среди советской молодежи.

Когда речь идет о русских, нужно помнить одно — и немцы ощутили это на собственной шкуре — силы воли им не занимать. Один из них сказал мне на фронте вскоре после того, как Соединенные Штаты вступили в войну: «Ваша проблема, товарищ, в том, что вы недостаточно ненавидите немцев». Московские воздушные наблюдатели, дежурившие во время авианалетов на крышах — на холоде, не защищенные от осколков — и гасившие зажигательные бомбы, как только те достигали цели, преподали пару уроков даже отважному Лондону.

С точки зрения гражданина демократической страны, в России существуют определенные вещи, которые, безусловно, не производят благоприятного впечатления, но несправедливо судить о Советском Союзе по обычаям другой части мира, и всегда полезно помнить о наследии столетий крепостного права.

Если вы хотите получить представление о том, почему русский настолько иной, что нам его трудно понять, позвольте привести вам пару примеров построения фраз. Однажды, во время светомаскировки в Москве, одному моему другу сказали: «Не кури так демонстративно». В одной из книг знаменитого писателя Шолохова описывается, как партийный деятель пишет записку жене, требуя накормить своего друга обедом дома. Она гласила:

«Лиза! Категорически предлагаю незамедлительно и безоговорочно предоставить обед предъявителю этой записки». В Тифлисе я дал одноногому нищему рубль, и он сказал: «Спасибо, что вы меня уважаете». В Туле одна женщина убеждала меня купить ее товар, приговаривая: «Хорошие сливы; хорошие, хорошие, хорошие!» Продавщица мороженого в Баку уговаривала меня купить ее «самое наилучшее мороженое».

Будет справедливо сказать, что в России существует комплекс «чем больше, тем лучше», на удивление напоминающий американский, и если он кажется нам наивным, то подумайте о человеке, который говорил французу, что собор святого Патрика в Нью-Йорке больше руанского. Так, о Дворце Советов, строительство которого едва началось, гордо говорят: «Это будет самое высокое в мире здание». В московском Парке культуры и отдыха все еще выставляется самолет, который десять лет назад был «самым большим в мире».

В Советском Союзе судьба обращается с людьми еще причудливее, чем у нас. Нынешнее здание дипломатической миссии Швеции в Куйбышеве с обычными гипсовыми ангелами на потолках и витражами с виноградными лозами на окнах было построено немецким архитектором до революции для богатого крестьянина, который заработал свое богатство тяжким трудом. В результате потрясений он потерял все. В период Новой экономической политики в начале двадцатых он сколотил состояние, вновь купил свой дом, к которому был нежно привязан — а теперь он в Сибири.

Советский Союз не является чисто русским; он представляет собой конгломерат рас и государств, находящихся под культурным и политическим господством русских. Так, мой друг татарских кровей гордо говорил мне однажды вечером, когда напился и пел чувашскую любовную песню: «Да, я чуваш [племя, оставшееся после татарского нашествия и имеющее собственную республику недалеко от Казани], но по культуре я русский. Далекие племена Востока слабо разбираются в новых социальных лидерах. Узбекская традиция описывает Ленина как сына луны. В одной киргизской сказке рассказывается о борьбе Ленина со Сталиным, в которой первый побеждает при помощи волшебного кольца. Русская народная сказка повествует о том, как бедный странник Ленин спасает от голода вдову и ее детей.

Почти шесть месяцев я провел в СССР. Я никогда не видел его в мирное время, а мои контакты, равно как и мои поездки, были ограничены. Но я беседовал с сотнями людей. Я видел солдат на фронте, ел и пил с такими прежде всемирно знаменитыми фигурами, как тот Бородин, что возглавил революцию в Китае, и с бывшим секретарем Троцкого — представьте себе, он еще жив.

Я видел в действии главное секретное оружие русских — знаменитый ракетный миномет — и истребители, возвращающиеся из боя с дырами в крыльях размером с канализационный люк. Я разговаривал с солдатами, которые говорили: «Вы возьмете Токио, а мы — Берлин. Вам проще, но давайте работать все вместе». Я видел сотни людей, проводящих тысячи человеко-часов в очередях, и наоборот — видел, как целые заводы переносились за несколько дней из приграничных районов на западе в Поволжье и успешно вводились в эксплуатацию.

У Советского Союза есть достоинства и недостатки. Пишущий эти строки не был дома почти четыре года, но его впечатление таково, что в последнее время недостаткам у нас уделяется чрезмерное внимание.